Больной вопрос

«Как выяснилось, обладателям второй группы крови на 32% чаще (чем людям с первой группой) ставят онкологический диагноз; людям с четвертой группой — на 51%, а с третьей — на 72% чаще»
http://science.compulenta.ru/408394/

Мне не дает покоя мысль: надо ли говорить неизлечимо больному человеку о его диагнозе, о том, что его ждет.
Мы не сказали маме, что у нее рак. Правильно ли мы сделали? После установления диагноза ей оставалось времени 2,5 месяца.
Месяц мы провели в Москве в онкоцентре, надеялись на чудо. Ведь человек никогда не верит, что что-то страшное может произойти с ним. С кем-то другим, незнакомым, да, но только не с ним. Когда хирург сказал, что делать операцию не надо, мама обрадовалась. Но ведь «не надо» может означать не только то, что все хорошо, но и то, что уже поздно.
Мы убеждали ее, что это язва желудка. Я распечатывала ей статьи из Интернета о том, как это долго лечится. И не вылечивается. Стоит понервничать, все повторяется и т.д. Рассказывала о своем опыте (у меня тоже язва), я пила те же таблетки, что ей назначили. Получалось очень правдоподобно.
Может, знай она о своем диагнозе, она бы что-то сделала, что-нибудь такое, что все время откладывала. Или что-то сказала.
Я думаю, что потом она догадалась, конечно. Когда ей стало совсем плохо. Только не сказала нам ничего. Может, стоило поговорить откровенно?
Сейчас уже поздно говорить об этом. Мы были так ошарашены, растеряны и так не верили. Отец был категорически против того, чтобы что-либо ей говорить.
А теперь я все думаю, думаю…

Больной вопрос

«Как выяснилось, обладателям второй группы крови на 32% чаще (чем людям с первой группой) ставят онкологический диагноз; людям с четвертой группой — на 51%, а с третьей — на 72% чаще»
http://science.compulenta.ru/408394/

Мне не дает покоя мысль: надо ли говорить неизлечимо больному человеку о его диагнозе, о том, что его ждет.
Мы не сказали маме, что у нее рак. Правильно ли мы сделали? После установления диагноза ей оставалось времени 2,5 месяца.
Месяц мы провели в Москве в онкоцентре, надеялись на чудо. Ведь человек никогда не верит, что что-то страшное может произойти с ним. С кем-то другим, незнакомым, да, но только не с ним. Когда хирург сказал, что делать операцию не надо, мама обрадовалась. Но ведь «не надо» может означать не только то, что все хорошо, но и то, что уже поздно.
Мы убеждали ее, что это язва желудка. Я распечатывала ей статьи из Интернета о том, как это долго лечится. И не вылечивается. Стоит понервничать, все повторяется и т.д. Рассказывала о своем опыте (у меня тоже язва), я пила те же таблетки, что ей назначили. Получалось очень правдоподобно.
Может, знай она о своем диагнозе, она бы что-то сделала, что-нибудь такое, что все время откладывала. Или что-то сказала.
Я думаю, что потом она догадалась, конечно. Когда ей стало совсем плохо. Только не сказала нам ничего. Может, стоило поговорить откровенно?
Сейчас уже поздно говорить об этом. Мы были так ошарашены, растеряны и так не верили. Отец был категорически против того, чтобы что-либо ей говорить.
А теперь я все думаю, думаю…

Больной вопрос

«Как выяснилось, обладателям второй группы крови на 32% чаще (чем людям с первой группой) ставят онкологический диагноз; людям с четвертой группой — на 51%, а с третьей — на 72% чаще»
http://science.compulenta.ru/408394/

Мне не дает покоя мысль: надо ли говорить неизлечимо больному человеку о его диагнозе, о том, что его ждет.
Мы не сказали маме, что у нее рак. Правильно ли мы сделали? После установления диагноза ей оставалось времени 2,5 месяца.
Месяц мы провели в Москве в онкоцентре, надеялись на чудо. Ведь человек никогда не верит, что что-то страшное может произойти с ним. С кем-то другим, незнакомым, да, но только не с ним. Когда хирург сказал, что делать операцию не надо, мама обрадовалась. Но ведь «не надо» может означать не только то, что все хорошо, но и то, что уже поздно.
Мы убеждали ее, что это язва желудка. Я распечатывала ей статьи из Интернета о том, как это долго лечится. И не вылечивается. Стоит понервничать, все повторяется и т.д. Рассказывала о своем опыте (у меня тоже язва), я пила те же таблетки, что ей назначили. Получалось очень правдоподобно.
Может, знай она о своем диагнозе, она бы что-то сделала, что-нибудь такое, что все время откладывала. Или что-то сказала.
Я думаю, что потом она догадалась, конечно. Когда ей стало совсем плохо. Только не сказала нам ничего. Может, стоило поговорить откровенно?
Сейчас уже поздно говорить об этом. Мы были так ошарашены, растеряны и так не верили. Отец был категорически против того, чтобы что-либо ей говорить.
А теперь я все думаю, думаю…